Свет резал глаза, но я не моргала.
Мы лежали вдвоём в этой странной катке — будто забытые в закулисье какого-то мира.
А сцена гремела где-то рядом.
Только сейчас всё казалось неважным, кроме него.
Слава пел.
Спокойно, будто знал, что даже если никто не услышит — я услышу.
А я — рядом. Тоже пою, как могу.
Голос слабый, дыхание рвётся, но в груди — тепло.
Не от света, не от зала. От него.
— «Ты слышишь меня?» — тихо спросил он, почти не открывая глаз.
Я кивнула.
— «Слишком громко, чтобы не услышать».
Мы не касались.
И всё же — ближе не бывало.
Песня лилась между нами, как воздух после бури.
Словно всё, что разрушило нас, теперь становится чем-то мягким — чем-то, что лечит.
В его голосе не было жалости.
Была усталость, честность, боль — и свет.
Не как прожектор. Как огонь изнутри.
Он не спасал меня.
Он просто был рядом.
И это звучало, как любовь.
*Мир шумел вокруг — аплодисменты, вспышки, крики.
Но я слышала только одно: как Слава дышит.
Как он говорит без слов: «Я с тобо
94
